Часть третья
1. День выдался дождливым, но в машине это было не так заметно. Все-таки существует какой-то непостижимый уют салона автомобиля - это Димка понял с детства, когда родители, возвращаясь с ним поздно ночью из гостей, вместо троллейбуса или автобуса, заказывали такси. И дорога домой сразу превращалась из скучного путешествия в промерзшем насквозь, с заиндевевшими стеклами и холодными, разрисованными фломастером сиденьями автобусе в увлекательную поездку с тихой музыкой, разговорчивым водителем и пахнущим духами пушистым воротником маминого пальто.
Машина остановилась на площади Искусств; Димка привычным движением руки отстегнул ремень, вытащил ключи, достал магнитолу и положил ее вместе с "трубкой" в карман пиджака. Сегодня ничего нельзя оставлять в машине - сразу найдется какой-нибудь "умелец", который, долго не думая, грохнет ломиком стекло и все начисто вынесет. А потом ищи его, гада такого. Димка нажал кнопку на брелке, замки в дверях негромко щелкнули, а фары мигнули два раза - сигнализация включилась. Теперь можно было поспешить в Филармонию, цель этой воскресной поездки, а то дождь на улице и вообще погода противная…
Всю жизнь, переходя порог здания, хоть как-то связанного с искусствами, Димка испытывал странное чувство. Может быть, даже, пожалуй, скорее всего, это была зависть, не злая, но зависть, ведь ОНИ могли выразить свои чувства иначе, не только словами, но картинами, скульптурой, музыкой, наконец, он же мог только оценить плоды их труда. И, наверное, робость перед несомненным талантом мастеров, хотя даже признанные всеми за шедевры работы подвергались тщательному исследованию на предмет "идеальности".
Димка завернул в гардероб - отдать успевший намокнуть за пару минут плащ, причесался у возвышающегося неподалеку зеркала, поставил мобильник на "тишину" и вошел в зал. Он вовсе не любил большое скопление народа, тем более тогда, когда, как ему это казалось совершенно излишним, в частности, сейчас - ведь каждый переживает музыку по-своему, и переживания эти настолько личные и, вместе с тем, настолько глубокие, что демонстрировать их, пусть невольно, сидящим рядом зрителям не нужно совершенно. Но дома нет симфонического оркестра, а оцифрованный звук музыкального центра никогда не заменит живого выступления.
Музыканты настраивали инструменты. Как-то раз Димка поймал себя на мысли, что какофония, царящая за несколько минут до выступления в оркестровой яме, ничуть не менее интересна, чем сам концерт. Зрители пока заняты своими делами: кто-то общается, кто-то ищет свое место, дети шелестят фольгой от шоколадок, их родители - тоже фольгой, но стягивающей приготовленные букеты цветов, на музыкантов мало кто обращает внимания, и те спокойно работают, повторяют трудные партии, что-то правят в своей игре, просто настраивают инструменты и себя на предстоящее выступление.
Димкино место было на втором ряду, посередине - он мог видеть лицо каждого, но, вместе с тем, между ним и оркестром был еще один ряд, нечто вроде укрытия, потому что на первом ряду чувствуешь себя совершенно открытым. Наверное, так ощущает себя рак без панциря или человек, оказавшийся случайно посреди стадиона перед глазами многотысячной толпы.
До концерта оставалось минуты три. Музыканты готовились. Затем все смолкло - в зале появился дирижер. Он шел с серьезным, уверенным лицом и Димка сразу понял, что это выступление запомнится надолго. Дирижер, тем временем, занял свое место, поприветствовал зрителей сдержанным поклоном, повернулся к оркестру и взмахнул палочкой. Началось.
Димка закрыл глаза и стал слушать, вникать во все перипетии разворачивающегося где-то в высших сферах действа. И зрение для этого только мешало: с закрытыми глазами звуки казались другими, они воспринимались как живые существа, рождались, страдали и радовались, умирали. У каждого был свой характер и даже внешность: худые и толстые, длинные и короткие, всякие. Можно было проследить судьбу каждого, а можно - сразу всех вместе. А музыка все лилась, и уже нельзя было понять, откуда взялась эта удивительная гармония, и отчего вдруг веселые звуки погрустнели. Димка слушал, затаив дыхание: мурашки бежали по спине, когда, нагнетая атмосферу, звучали духовые - их мощный звук был подобен сизой тучи, стремительно приближающейся с горизонта, а резкие удары тарелок молниями пронзали ткань произведения. Скрипки то пронзительно, с надрывом кричали, то торжественно и плавно пели, то, внезапно успокоившись, утешали. Наконец, прозвучал мощный заключительный аккорд, и все смолкло. Димка открыл глаза - дирижер повернулся к зрителям: он все еще был во власти музыки, в которую вложил всего себя и, похоже, с трудом понимал, что происходит вокруг. Зал аплодировал.
2. Когда дирижер покинул сцену, а музыканты стали расходиться, Димка тоже направился к выходу. У него в голове все еще звучала та, почти незаметная среди многих и многих инструментов, флейта: мягкий, как кисточка, которой в детстве рисовал Димка, нежный и удивительно трогательный звук. Но нужно было возвращаться на землю. Как говорили античные философы "все познается в сравнении", посему, дабы понять избранность и величие музыки, провидение посчитало абсолютно необходимым привести восхищенного романтика в чувство. Димка посмотрел на телефон: двадцать шесть непринятых звонков! "И это в воскресенье! Вот трудоголики, отдыхать же надо. Больные люди…" - думал он, медленно, чтобы не отдавить никому ноги, пробираясь к выходу.
- Простите, Вы не подскажите, сколько сейчас времени? - спросил кто-то рядом. Димка обернулся; таких глаз он еще не встречал: темно-синие, глубокие, они будто затягивали и было просто страшно в них смотреть - казалось, что никогда не сможешь отвести взгляд.
- Конечно… Без пятнадцати десять, - ответил он после небольшой паузы.
- Вы так внимательно слушали… Только раньше я Вас здесь не видела.
Димка уже пришел в себя и вспоминал, не "светил" ли он где-то машиной или телефоном. А то всякое бывает. Вот на днях одна миловидная особа тоже растачала комплименты… Эх, лучше не вспоминать… "Машину я за углом оставил, а телефон в сутолоке перед выходом проверил. Хотя, если следить… Вот бред, о чем я думаю?! Так и в параноика превратиться можно!"
- Я тут по выходным не очень часто бываю, в основном в будни - после работы. Скажите, а как Вас зовут, а то неудобно как-то "девушка", "девушка".
- Вера, а Вас?
- Дмитрий, - он всегда так представлялся малознакомым людям, вроде как "Дмитрий" звучало весомее, чем "Дима", но менее официально, чем "Дмитрий Андреевич".
Пока старушка гардеробщица, прихрамывая, шла за плащом и обратно, Димка думал. Черт, он всю жизнь только и делал, что думал, когда надо было действовать. А потом опять размышлял, валяясь в кровати: и как же это я так пропустил момент, а ведь все могло быть совсем по-другому. И злился на себя, потому что чего думать о том, что уже прошло? "Сейчас или никогда. Шанса больше не будет. Что ты стоишь, как дурак? Пошел и предложил, все просто".
- Вера, а Вы домой очень спешите?
- Ну вообще-то да, я на "Гражданке" живу, а туда пока доберешься… Сами знаете, наверное.
- Это точно… - он запнулся, - Вы знаете… У меня машина есть… Я Вас до дома довезу… Я думал… мне кажется, что раз уж вечер так хорошо начался, пусть он красиво закончится… Я хотел пригласить Вас в ресторанчик на петроградской стороне… Там приято - я сам там часто бываю.
Она задумалась. Димка ждал.
- Вы, если хотите, можете домой позвонить, предупредить, что задерживаетесь. Но мы же не надолго…
Было видно, что она борется сама с собой: с одной стороны - ресторан это красиво, с другой - незнакомый молодой человек и родители дома.
- Хорошо, пойдемте… Но только не надолго, если можно.
- Ну вот и отлично!
Димка вышел первым, придержал дверь и открыл зонтик - мелкий осенний дождь не просто не перестал, но даже, как будто, усилился, да еще и ветер поднялся.
- У меня машина на площади. Пойдемте быстрее, а то Вы совсем промокните.
Они быстро, почти бегом, добрались по мокрому, с огромным количеством луж асфальту до машины, дверцы коротко хлопнули, Димка включил фары и дворники, развернулся и выехал на Невский.
3. Главная улица города, как, впрочем, и весь центр, сильно изменились за последние несколько лет. Совсем непохожи стали они на те детские воспоминания, которые иногда прорывались в действительность во снах. Исчезли молочно-белые фонари с их холодным, но притягивающим светом, пропал небесно-серый асфальт, все это уступило место ярким оранжево-желтым лампам, гранитной плитке и кричащей разноцветной рекламе магазинов и кинотеатров.
Они ехали молча, только один раз, когда машина притормозила у очередного светофора, Димка спросил:
- Можно я музыку включу?
Вера, не отрывая глаз от стекла, кивнула. Она вообще сидела очень тихо, глубоко задумавшись о чем-то, а может быть просто сильно устала. Димка нажал на кнопку - тихонько зазвучала музыка. То есть это он считал подобные звуковые коллажи музыкой, папа, например, воспитанный на "битлах", Визборе и "Машине Времени", называл и гоа-транс, и джангл, и техно "козлиными плясками". У Димки даже была в свое время теория, согласно которой, все перечисленные направления не просто имеют право на существование, но сродни классической музыке, с той лишь разницей, что многообразие инструментов симфонического оркестра заменено богатыми возможностями электроники.
Машина выехала на Дворцовый мост, и Димка немного сбросил скорость - уж больно красивая открывалась панорама. За зыбкой пеленой дождя вставали над Невой призраки: громадный и необыкновенно легкий, бело-голубой Зимний Дворец, словно айсберг, возвышался над набережной, подсвеченные неоновыми лампочками контуры Петропавловской крепости дрожали на черной невской воде, как огромные восковые свечи застыли на стрелке Васильевского острова Ростральные колонны. Где-то слева должен быть и Университет - Димка мельком увидел ставшие на всю жизнь родными красные стены здания Двенадцати коллегий, и сразу же в сознании всплыл шестиэтажный дом на Первой линии, вспомнилась студенческие годы: лица, чувства, желания, страх перед первой сессией и легкость каникул в барах. Но сейчас он на дороге, и пришлось невероятным усилием воли отогнать воспоминания и сосредоточится.
Они уже проехали стрелку, на приличной скорости пронеслись мимо Петропавловки и свернули на Каменноостовский. Мрачноватое место. Проспект ничуть не изменился с тех пор, как Димка, еще школьником, гулял здесь, и серые стены, мокрые от, казалось, вечного дождя, произвели на него сильнейшее впечатление. Серость, разрываемая лишь пронзительным светом фар, таинственный шепот дождя, боящийся смеха и громкого говора, плачущие окна домов - все это осталось, с той лишь разницей, что теперь Димка сам жил в одной из тысяч здешних квартир.
Еще немного и Димка припарковался недалеко от входа в тот самый заветный ресторанчик.
- Приехали, - сказал он, повернувшись к Вере.
- Уже? - удивилась она. - Я, наверное, задумалась. Представляете, совсем не заметила, как добрались…
Она виновато улыбнулась.
- Ну что, пойдемте…
4. Ресторан был небольшой и уютный: стены мягких пастельных тонов, неяркое освещение, спокойная живая музыка. Димка подвел Веру к своему любимому столику - он стоял немного в стороне, но отсюда можно было видеть не только весь зал, но и трех ребят, аккуратно играющих на гитарах что-то "легкое".
Подошла официантка и протянула, улыбнувшись, меню. Она знала Димку, точнее - Дмитрия Андреевича, частенько заходящего сюда, большей частью одного, реже - с друзьями. Обычно он, уставший и грустный, сидел за столиком, потягивая из бокала сухое французское вино и слушая, как очередной приглашенный гитарист пытается разобраться со сложным соло. А сегодня этот странный субъект был с девушкой, что, конечно же, не осталось без внимания - взгляд незаметно для окружающих (но только не для Димки) скользнул по Вере. Приняв заказ, официантка, опять улыбнувшись, ушла.
- Она Вас знает? - спросила удивленно Вера.
- Конечно, я же здесь бываю почти каждый день. Приятное местечко.
- Да, действительно… - Вера посмотрела вокруг.
Принесли вино.
- Спасибо… - сказал Димка, кивнув головой. Затем он поднял глаза на Веру. - Знаете, Вера, я думаю… То есть я хочу предложить нам перейти на "ты".
- Пожалуй.
Они чокнулись. Потом долго удивлялись, как это их так угораздило встретится, и был произнесен тост "за встречу", потом, уже когда принесли горячее, глаза у Веры заблестели, да и Димка почувствовал, что настроение улучшается. Пошел ничего не значащий разговор, наполненный, как водится, шутками, дурацкими и не очень подтекстами и еще бог знает чем. Димка вошел во вкус - опять вспомнились студенческие времена с их беззаботной, искренней веселостью и беззлобными приколами. Давно у него, замотавшегося на работе, целый день разговаривающего с туповатыми генеральными директорами с неполным средним образованием, не было возможности побыть самим собой.
Резкий телефонный звонок прервал беседу. Димка извинился и, повернувшись в сторону, ответил. Голос в трубке доказывал что-то о необходимости подписать какой-то договор, о деньгах и процентах, о прибыли и убытках. Димка не стал слушать этот прерывающийся шмыганьем сопливого носа и кашлем монолог и, сдерживаясь из последних сил (не будь рядом Веры, он бы, честное слово, так наорал, что неповадно было бы звонить в воскресенье ночью по рабочим вопросам на мобильный телефон), сказал: "Перезвоните завтра с утра на работу, мы все обсудим". Повесив трубку, он машинально посмотрел на часы - было полдвенадцатого.
Вера этот взгляд заметила
- Что, уже поздно?
- Да нет, не то, чтобы очень. Полдвенадцатого.
- Да ты что! Меня же дома заждались уже!
- Перезвони и скажи, что будешь через полчаса. Я думаю, мы успеем, - предложил Димка и протянул ей телефон. - Девушка, можно счет? - обратился он к проходящей мимо официантке.
- Да, подождите секундочку.
Пока Вера звонила, Димка оценивающе взглянул на принесенный листок бумаги: как всегда, они оставили "место" для чаевых. Чаевые как атрибут "загнивающего капитализма" удивительно быстро пришлись по вкусу и прижились в дорогих и с претензией на дороговизну и качество заведениях.
- Вер, тебе понравилось?
- Да, спасибо огромное.
- Это хорошо, что понравилось, - пробормотал Димка и округлил сумму на счете до ближайшей сотни. Сегодня, действительно, обслуживание превзошло все ожидания, да и повар явно был в настроении - почему бы не поблагодарить за хорошее отношение? Официантка, взяв деньги, покраснела и тихо сказала: "Спасибо".
Они вышли на улицу: заметно похолодало, но дождь кончился.
- Куда едем?
- На Художников
.- Да, неплохо… Ну что ж, садитесь, милая дама… И не забудьте пристегнуться.
Мотор чуть слышно рокотал, машина летела по ночным улицам. На перекрестках уже мигали одни "желтые", и хотя на улицах все равно было пусто, Димка притормаживал на всякий случай.
Когда они заезжали во двор, Димка обратил внимание на одинокое светящееся окно на пятом этаже, в котором мелькнула и исчезла, увидев машину, чья-то тень. "Ждут", - подумал он. Он остановился у парадной.
- Ну что, давай прощаться…
- Пока, Дима, очень рада с тобой познакомится.
- А как я рад! - подхватил Димка. - Ой, чуть не забыл - а телефон твой можно?
- Конечно… Пиши…
Она продиктовала номер, улыбнулась, и, сказав почти шепотом "пока", вышла, хлопнув дверцей. Димка подождал пару минут, дабы убедиться, что Вера ничего не забыла, включил зажигание и поехал домой.
5. Неделя выдалась сумасшедшей: Димка вообще с трудом понимал, что происходит. Какие-то совещания, переговоры, контракты, в перерывах - бутерброды в буфете и гамбургеры по дороге к очередному клиенту. Домой он приходил уже за полночь, съедал по-быстрому суп и что-нибудь жареное, и, ощутив в желудке комок пищи, валился на кровать. С утра, ругая на чем свет стоит, и будильник, и тупую бритву, и кофе без сахара, Димка приводил себя в более или менее нормальное, рабочее состояние, выходил из дома, и все повторялось снова.
Он ждал пятницу, как дети ждут день рождения, а молодожены - первого ребенка, трепетно, как бы боясь сглазить. Когда она, наконец, настала, Димка ровно в пять вечера, согласно расписанию, отключил к чертовой матери мобильник, убрал все листочки, папочки, газеты и журналы в скрипучий ящик стола, посмотрел с ненавистью на продолжающий трезвонить телефон, сделал в его сторону неприличный, но выразительный жест (благо, в кабинете никого не было) и вышел из конторы.
В субботу Димка проснулся поздно - в одиннадцать, и это при том, что лег накануне в девять вечера. Проснулся с чувством выполненного долга и предвкушением заслуженного отдыха. Наскоро позавтракал и приступил к глобальной стирке - совершенно необходимой в конце недели процедуре. Было в ней что-то от медитации, своего рода уход от реальности: глядя в крутящееся с огромной скоростью в стиральной машине белье можно поразмышлять о смысле жизни, качестве пива и точности последнего прогноза погоды. Когда он вынимал всякую мелочь из кармана, чтобы не достать потом на работе выстиранную пачку "Орбита", в руку попал листок бумаги, на котором было написано "Вера" и телефон. И сразу вспомнилось то удивительное воскресное приключение, начисто выпавшее из памяти под напором безумного круговорота дел. "Надо бы позвонить", - подумал Димка и поместил листок на зеркало около телефона.
Стирка, потом - глажка белья, мытье посуды, в перерывах - смотрение какой-то передачи из мира животных и футбола, живо напомнившего качеством игры его, Димкины, дворовые футбольные баталии. А в голове все время сидела мысль о телефоне на зеркале. Когда с делами было покончено, уже наступил вечер. Димка взял телефон и набрал номер.
- Алло, здравствуйте, Веру позовите, пожалуйста.
- Здравствуйте, сейчас, - ответил женский голос на той стороне. Послышались удаляющиеся шаги, и тот же голос позвал: "Вера, тебя к телефону". И затем, тише: "Какой-то молодой человек". Димка улыбнулся - все мамы такие смешные.
- Алло, - это уже была Вера.
- Привет, Вера, это Дима… Помнишь такого? Филармония и ужин в ресторане, - Димка не любил угадывать собеседника по телефону, поэтому и сам предпочитал называть себя так, чтобы его сразу вспомнили.
- А, привет Дима… Помню, конечно.
- Как дела?
- Да ничего… Твои?
- Тоже неплохо… Могло быть хуже, могло быть лучше. Слушай, что ты делаешь, например, в следующие выходные?
- Вроде ничего особенного, а что?
- Дело в том, что я хотел пригласить тебя к себе на - только не смейся, ладно? - на ужин при свечах…
Повисла пауза. Честно говоря, Димка и сам не знал, что бы он ответил на такое предложение.
- Ты знаешь, Дим, я не знаю еще… Позвони мне в четверг, часов в девять, хорошо? И я точно скажу. Если честно, то звучит заманчиво
Димка мысленно вздохнул.
- Ну ладно, тогда до четверга… Мне бы очень хотелось, чтобы ты все-таки смогла. Ну давай, пока!
- Пока.
Димка повесил трубку, а потом долго еще лежал на диване, повторяя в голове разговор и прикидывая шансы. "В конце концов, дело сделано. Я уже позвонил, чего теперь думать. Перезвоню в четверг, если да - то здорово, если нет - обидно, конечно, но, опять же, что ж делать…"
Димка сам не ожидал, с каким желанием он будет ждать четверга. Как в первый раз, как на свидание… "Неужели влюбился? Во дал, а", - пытался он шутить над собой, но в душе понимал, что ничего смешного в этом нет. В четверг, ровно в девять он уже набирал номер.
- Алло, - раздался голос в трубке. Эта была Вера.
- Привет, Вера, это Дима. Узнала?
- Да-да, конечно узнала. Как поживаешь?
И, главное, спокойно так говорит, как ни в чем не бывало. У Димки сердце выстукивало 160 ударов в минуту, а она "как поживаешь"!
- Да ничего… Ну так как, ты решила?
- По поводу чего?
"Блин, она что, издевается?!"
- По поводу ужина.
- А, конечно пойду…
- Пойдешь?!
- Да, а что тебя так удивляет?
- Ничего, просто, если честно, не совсем ожидал. Ну что, тогда давай договариваться. Я за тобой заеду. В субботу. Тебе когда удобно?
- Без разницы, а ты как?
- Ну давай часов в семь я буду у твоей парадной.
- Хорошо, тогда в семь я тебя жду…
- Ну, до субботы…
- Ладно… Пока.
- Пока.
Она согласилась! Просто невероятно. Димка был в шоке. Теперь оставалось только надеется, что до субботы не произойдет ничего непредвиденного.
6. Готовиться он стал еще с пятницы, потому что убрать квартиру было настоящим подвигом. Вещи у Димки валялись по всему дому, но это совсем не мешало, потому что он как хозяин всегда знал (или был уверен, что знал), где что лежит. Но на человека неподготовленного подобное положение производило впечатление ужасного бардака. Ближе к ночи квартира стала похожа на музей - все разложено по полочкам, везде вытерта пыль и подметен пол, носки и трусы, обычно по нескольку дней сохнущие в коридоре, выглажены и сложены в шкаф. В общем, все подготовительные мероприятия были проведены за день до События.
Всю субботу Димка посвятил приготовлению ужина. В тот день на него напал какой-то бес кулинарии: к четырем часам стол был уставлен разнообразными салатами, фигурно нарезанными овощами и тщательно разложенными фруктами, не говоря уже о горячем, которое находилось в полной боевой готовности, дабы быть поданным на стол, лишь пару минут проведя в микроволновке. В шесть раздался звонок, и Димка по-настоящему испугался. Ему казалось, что он отчетливо слышит голос: "Ты знаешь, я сегодня не смогу… Извини…"
- Да, - сказал он, вместо обычного "Алло".
- Дима, слушай…
Димка затаил дыхание
- Ты не мог бы заехать на полчаса попозже, а то я не успеваю…
- Хорошо.
Когда трубка была повешена, Димка шумно выдохнул и пробормотал: "Слава Богу!"
7. Они въехали в темный двор Димкиного дома в начале девятого. Поднялись по лестнице, по дороге встретив старенького соседа с не менее старым, хромым, с печальными глазами колли. Щелкнул замок, и дверь чуть слышно скрипнув, открылась.
Димка усадил Веру за маленький столик, зажег свечи, выключил свет и достал из бара холодную бутылку шампанского, купленную еще в четверг. Звонко стукнулись наполненные бокалы, и опять пошел разговор ни о чем. Время летело, уже оплавились наполовину свечи, и было съедено горячее. Димка решил, что грязные тарелки не способствуют созданию романтической атмосферы, и сложив их одна в другую, понес на кухню. Когда он вернулся, Вера стояла у окна. Свет от уличных фонарей, пробившись через ветки редких дворовых деревьев освещал ее задумчивое лицо.
- Как ты можешь каждый день просыпаться и смотреть в это окно? Там же внизу все серое, грязное, лужи, машины, черти что. И каждое утро одно и то же.
Димка подошел к окну.
- Да, действительно… А я и не замечал… Привык, наверное. Хотя нет, ты знаешь, дело не в этом. Я смотрю не вниз, а на небо. Оно, конечно, серое, но всегда разное и очень доброе. Ну а лужи… "По утрам вся грязь, все лужи отражают синее", как некогда пел один весьма неплохой поэт…
Вера поежилась, как будто ей вдруг стало холодно, и скрестила руки на груди. Димка сделал к ней шаг, и, замешкавшись на мгновение, обнял ее. Она повернулась, и Димка снова увидел эти широко открытые бесконечно глубокие голубые глаза. Он провел рукой по ее щеке.
- Я тебя люблю.
- Я тебя тоже.
*****Димка проснулся с приятным чувством, что впереди - воскресенье, выходной, а значит спешить никуда не надо. Он открыл глаза и повернул голову. Рядом с ним, доверчиво, по-детски уткнувшись в плечо, была Вера. Его Вера.